Он не любил слишком заумных игр, вроде преферанса, а предпочитал те, каким выучился когда-то во дворе: буру, секу, очко, петуха. И именно такие игры были в ходу на фатере Лимона. Причем можно было заранее туда и не звонить. Игра шла круглосуточно: уходили одни, приходили другие.

И Зяблик, тормознув частника, решительно распорядился:

— Шеф, на Таганку!

Ему открыл, едва взглянув в глазок, хозяин, Лимон, амбалистый мужик средних лет, и вместо приветствия просто сказал:

— Проходи!

Сам Лимон, как ни странно, листы не метал, но имел свой куш с самого процесса игры, за которым внимательно наблюдал. Если, к примеру, в секе образовалась свара, он сразу забирал с неё пять процентов. Столько же Лимон имел и с удачливого банкомета. В общем, с каждой игры хозяин хазы имел свой интерес. Против этого никто не возражал — за крышу следовало так или иначе платить.

Игроков оказалось четверо. Они были Зяблику знакомы. Кроме одного — и это бывшего домушника сразу насторожило. Очень важно было знать, кто привел новичка, не будет ли этот чернявый парень играть на чью-то руку.

Если он пришел с Шуриком, незлобивым и непутевым чадом богатеньких родителей, — никаких проблем.

Если с Мясником — говорят, этот здоровенный дядя и вправду на мясокомбинате разделывал туши, — тоже куда ни шло.

А вот если новичок, представившийся Гариком, явился вместе с Соловьем — дело тухлое.

Соловей вроде бы и не шулер, но считался настоящим асом в заведении Лимона, и Зяблик не мог припомнить случая, чтобы Соловей хотя бы раз уходил отсюда пустым. А если ещё этот Гарик будет играть с ним на одну руку…

Игра ещё не началась, и все решали, во что метать листы. Наконец сошлись на секе — этом русском эквиваленте покера.

Зяблик пристально наблюдал, как рассядутся игроки, и с удовлетворением отметил, что Гарик не сел рядом с Соловьем, а расположился между Мясником и Шуриком, причем сразу о чем-то разговорился с последним как с хорошим знакомым. Зяблику заметно полегчало.

На кон договорились ставить по баксу. Максимальная поддача — десять баксов.

Впрочем, все хорошо понимали, что это только начало.

Соловей сразу же стал обострять игру, предлагая свару на любой, пусть даже выигрышной карте. При сварах все игроки свои карты выбрасывали, ставки удваивались и листы метались по новой.

Но так или иначе, игра часа три шла примерно на равных. То один снимал свару, то другой. Самую крупную свару взял Зяблик — восемьсот баксов! Повезло, пришло «дубовое очко» — тридцать одно. Это при максимально возможных тридцати трех очках!

И тут свары приобрели практически перманентный характер. Соловей просто не открывал своих карт и предлагал варить не глядя. Его пример воодушевил и молодого Гарика. Они сварили с Соловьем несколько раз подряд, не раскрывая карт. Все, естественно, доставляли, как и положено, полкона. К тому времени и максимальный потолок поддачи дошел до тысячи гринов.

И вот свара достигла десяти тысяч баксов — рекорд за этот вечер.

У Зяблика екнуло на сердце, и он полагал, что не у него одного.

На раздаче был Гарик (слава богу, не Соловей!). Он аккуратно перемешал фишки и, как требуется, положил их на стол.

Снимал Мясник. Он разложил колоду на три части, потом по-разному сложил их и подровнял.

Первым поддавал Шурик. Он бросил на стол сто баксов. Соловей покрыл эти сто и добавил тысячу.

Зяблик понимал, что, какая бы масть к ним ни пришла, они при такой сваре свои листы не сбросят. Будут темнить и понтовать до последнего. Конечно, не скинет фишки и он, но что у него все-таки на руках? Зяблик медленно, одну за другой, как это делают все заядлые игроки, вытягивал свои три карты. И у него потемнело в глазах: двадцать шесть очков! На такой сваре — неслыханная удача! Он закрыл тысячу баксов Соловья и доставил ещё столько же.

Теперь слово было за Мясником, который пребывал в явном затруднении. Наконец, тяжело вздохнув, он бросил свои карты в колоду.

Осталось только четверо претендентов на лежащую на столе кучу баксов.

Теперь решение надо было принимать Гарику. Если он хотел продолжить игру, ему следовало закрыть и тысячу баксов Соловья, и столько же Зяблика. Он это сделал совершенно спокойно и добавил ещё тысчонку.

Шурик побелел — под него поддали уже три штуки.

— Хер с вами, — прошипел он и врыл листы.

Осталось трое.

Соловей, под которого шло две штуки баксов, закрыл их и добавил ещё одну.

И Зяблик почуял неладное. Походило на то, что он попал под раздачу и теперь его раскручивают. Но если бы ему сдали тридцать два, то было бы все ясно — значит, у кого-то тридцать три. Но почему же эти ребята нарезали ему какие-то двадцать шесть? Может быть, ещё не все потеряно?

Сейчас под него идут две тысячи, ну что ж, Зяблик ответит, из игры не выйдет.

Следующий ход был Гарика, который добавил ещё штуку, а Соловей эту штуку закрыл и добавил вторую. И тогда все стало ясно — Зяблик попал под раскрутку. Эти двое — Соловей и Гарик — играли на одну руку. В таких случаях у кого-тоиз них уйма очков, а второй — вообще пустой, но из игры он не выйдет, а будет все время поддавать. В этом случае третья сторона, в данном случае Зяблик, просто вскрыться не может, таковы жестокие правила секи. Впрочем, они перед игрой договорились, что в этом случае можно выставить десятикратную сумму против той, которую ты должен закрыть, и тогда все будут обязаны показать свои карты.

Сейчас Зяблик опять должен закрыть две тысячи, но что толку, если даже он их выставит, раскрутка-то будет продолжена!

И вдруг у него мелькнула отчаянная мысль: а что, если и Гарик, и Соловей понтуют! Нет у них на руках хорошей масти, и они просто хотят выбить его из игры за счет раскрутки!

Но где же ему взять двадцать тысяч, чтобы заставить их вскрыть свои карты? Он с надеждой посмотрел на Шурика, тот сразу отрицательно замотал башкой.

Тогда Зяблик обернулся к Мяснику:

— Может быть, пополам? — То есть он предложил Мяснику выложить двадцать штук, а в случае удачи — забрать половину свары. А та уже перевалила за тридцать штук.

Мясник взял у Зяблика протянутые ему карты и стал думать. Думал он долго, но в конце концов вернул листы назад.

— Тогда, может, одолжишь двадцать штук? — севшим голосом спросил у него Зяблик.

— Когда отдашь? — флегматично поинтересовался Мясник.

— Послезавтра. — Зяблик старался, чтобы его голос звучал как можно увереннее.

— Если не отдашь в срок, на счетчик ставить не буду. Просто закопаю.

Мясник бросил на стол требуемую сумму.